![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Ирония Судьбы или С Тяжелым Похмельем
Уже в самолете Ленинград-Москва Женя Лукашин понимает, что потерял всё, что имел и не имел. "Надя, Галя, мама, Ипполит", - причитает он, рисуя на мокром иллюминаторе грустные рожицы. Нестерпимо болит голова.
По прилету Лукашин прямо в аэропорту берет запотевшую бутылочку Жигулевского - возможно, ради поправки здоровья, а может и из-за мук совести.
После первой - вторая и третья, дальше какой-то мужик в бобровой шапке, соображение на троих под грибом на детской площадке, скользкая килька из банки, падения в сугроб и пьяный путь до дома. Сквозь головокружение снится Надя, прилетевшая в Москву с портфелем вернуть веник, строители, возводящие улицу Строителей, баня с Сашей, Мишей и водкой под выступление генсека, вылезающего из черно-белого телевизора.
Наутро, не в силах смотреть маме в глаза, Лукашин скользит по серой московской слякоти в ближайшую пивную, где всё продолжается с самого начала.
***
Не зная, сколько прошло дней или лет, Лукашин бредет по летней пыльной улице, сжимая помятый портфель с давно отвалившейся ручкой. Вывеска "Секретариат ЦК КПСС по вопросам строительства" вызывает в нем смутные воспоминания о Наде... или Нюре, а может даже Наине, улице Строителей в каком-то из городов, домашнем тепле и тёплом сне без брюк.
Он заходит в Секретариат, в пустом обитом березой кабинете находит сейф с початой поллитрой и устало засыпает тут же в кожаном кресле.
Следующий день начинается там же со свежей бутылки. Лукашин начинает ходить в "секретариат" как на работу, его о чем-то спрашивают, он что-то подписывает в ожидании заветной бесконечной поллитры.
Лукашин не очень понимает, зачем и за что его терпят, пытается отказаться от черной Волги с шофером, с трудом выговаривая слово "привилегии".
В водочном дыму он с трудом понимает, что его куда-то избирают, он произносит какие-то ненужные речи, снова и снова пьет горькую, которую всё чаще наливают неизвестно откуда появившиеся слуги.
Однажды его привозят на большой черной машине в самую пущу леса, где он снова подписывает что-то никому не нужное, сухо икая в предвкушении банкета и бани с друзьями Стасом и Лёней, кстати, кто они такие?
Спустя вечность и еще несколько лет вся эта пьяная чехарда ему надоедает.
Он садится на табуретку, промакивает горло и, с трудом разлепляя слезящиеся глаза, произносит: Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века... я устал! Я мухожук!
По прилету Лукашин прямо в аэропорту берет запотевшую бутылочку Жигулевского - возможно, ради поправки здоровья, а может и из-за мук совести.
После первой - вторая и третья, дальше какой-то мужик в бобровой шапке, соображение на троих под грибом на детской площадке, скользкая килька из банки, падения в сугроб и пьяный путь до дома. Сквозь головокружение снится Надя, прилетевшая в Москву с портфелем вернуть веник, строители, возводящие улицу Строителей, баня с Сашей, Мишей и водкой под выступление генсека, вылезающего из черно-белого телевизора.
Наутро, не в силах смотреть маме в глаза, Лукашин скользит по серой московской слякоти в ближайшую пивную, где всё продолжается с самого начала.
***
Не зная, сколько прошло дней или лет, Лукашин бредет по летней пыльной улице, сжимая помятый портфель с давно отвалившейся ручкой. Вывеска "Секретариат ЦК КПСС по вопросам строительства" вызывает в нем смутные воспоминания о Наде... или Нюре, а может даже Наине, улице Строителей в каком-то из городов, домашнем тепле и тёплом сне без брюк.
Он заходит в Секретариат, в пустом обитом березой кабинете находит сейф с початой поллитрой и устало засыпает тут же в кожаном кресле.
Следующий день начинается там же со свежей бутылки. Лукашин начинает ходить в "секретариат" как на работу, его о чем-то спрашивают, он что-то подписывает в ожидании заветной бесконечной поллитры.
Лукашин не очень понимает, зачем и за что его терпят, пытается отказаться от черной Волги с шофером, с трудом выговаривая слово "привилегии".
В водочном дыму он с трудом понимает, что его куда-то избирают, он произносит какие-то ненужные речи, снова и снова пьет горькую, которую всё чаще наливают неизвестно откуда появившиеся слуги.
Однажды его привозят на большой черной машине в самую пущу леса, где он снова подписывает что-то никому не нужное, сухо икая в предвкушении банкета и бани с друзьями Стасом и Лёней, кстати, кто они такие?
Спустя вечность и еще несколько лет вся эта пьяная чехарда ему надоедает.
Он садится на табуретку, промакивает горло и, с трудом разлепляя слезящиеся глаза, произносит: Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века... я устал! Я мухожук!
no subject
no subject